Идея «русской» вины разрушительна для всех
Сергей Худиев, публицист, богослов, 28 июля 2020
Нам сообщают, что Россия была колониальной империей, подобно другим европейским империям – и подобно им должна каяться в своих колониалистских преступлениях.
Были ли в истории России преступления? Несомненно. Она была не филиалом рая на земле, а воинственной (другие не выживают) империей. Однако вменять русским «вину колонизаторов» – подобную «белой вине», которая внушается белым американцам и европейцам – было бы крайне ложной и пагубной идеей.
Нам стоит отметить резкие отличия нашей исторической ситуации от западной – русская экспансия не была расистской, русские никогда не считали другие этнические группы биологически ниже себя и не знали понятия «чистоты расы». Целый ряд русских дворянских родов имел татарские корни; высокие позиции в имперской иерархии могли занимать люди нерусского происхождения, которые с гордостью носили грузинские, армянские и другие фамилии, указывавшие на то, что элита присоединенных земель воспринималась – и воспринимала себя – частью российской.
В европейских колониальных империях уровень расизма мог отличаться: у британцев и немцев он был более жестким, у французов и испанцев играл гораздо меньшую роль. Но интеграция уроженцев колоний в элиту метрополии, их коренные жители, породнившиеся со знатнейшими европейскими родами – этого и помыслить было нельзя.
Другое важное различие – западные разговоры про расизм и колониализм относятся не только к истории, но и к современности. Намного худшее (по сравнению с другими этическими группами) положение чернокожих в США – это не прошлое, а текущая реальность. Чернокожие в целом беднее, причем находятся в ловушке «поколенческой бедности»: бедные родители не могут дать образования своим детям, те не могут из-за этого выбраться из нищеты и дать образование своим – так что тот же набор бедности, безнадежности и криминала воспроизводится от дедов к внукам. Темнокожие люди хуже представлены в медийных и политических элитах – и, как правило, живут в районах с гораздо более высоким уровнем преступности. У нас, к счастью, нет районов расовой поколенческой безнадеги – то есть депрессивные районы есть, но к этническому составу жителей это не имеет отношения.
Таким образом, попытки импортировать западный антиколониальный дискурс в Россию бессмысленны – у нас другая история и другое настоящее. Но этот дискурс сильно ядовит сам по себе.
Он создает крайне искаженную картину истории – и побуждает к крайне разрушительной и вредной реакции на эту картину. Он не приносит ничего, кроме вреда, всем – и особенно тем людям, от лица которых берется выступать.
История в этом случае подчиняется идеологии – и идеологии революционной. Все оценки становятся пафосно моралистскими и при этом (извините за невольный каламбур) черно-белыми. Мир делится на плохих (белых угнетателей) и хороших (их жертв). «Плохие» оцениваются с точки зрения представлений о гуманности и правах человека, сложившихся к XXI веку – и, разумеется, этим представлениям позорно не соответствуют. Поэтому их памятники следует снести. Как, например, смел Людовик IX, правивший Францией в XIII веке, не следовать нашим представлениям о религиозной толерантности?
«Хорошие» не подлежат никаким оценкам вообще. Нельзя спрашивать, соблюдали ли индейцы права человека или чтили ли африканские правители, поставлявшие рабов белым торговцам, их свободу и достоинство. Ставить такие вопросы есть страшный расизм. Как страшный расизм ставить вопросы о положении дел в современных неевропейских обществах. Но мы-то, в России, вполне можем их поставить; и тогда мы увидим гораздо более запутанную картину.
Человеческая история вообще очень страшна. Люди без конца воевали, сильные порабощали слабых, творились ужасающие жестокости и несправедливости. Европейцы не вторгались в рай, где царили мир и гармония с природой – они оказывались одной из сил, бесконечно воюющих между собой за господство. Земли, где они появлялись, и до них не были мирными ни в малейшей степени. Европейцы были просто наиболее хорошо вооруженной и организованной силой.
Если бы веке в XV, до эпохи великих географических открытий и начала европейской экспансии, вся Европа вымерла от какой-нибудь эпидемии, в мире не стало бы меньше войн и жестокости.
Более того, тот уровень (относительной) гуманности и уважения к человеческой жизни и достоинству, который достигнут к настоящему времени – и с которого мы можем ужасаться поведению европейцев прошлого – был достигнут именно в Европе. Идея, что человек создан по образу Божию, и поэтому обладает неотъемлемой ценностью и достоинством независимо от расы и сословия, пропитывала европейскую (включая русскую) цивилизацию очень медленно и неровно – но пропитывала она именно ее.
Завоевательные войны, империи, построенные на жестоком принуждении, рабство, расизм – все это существовало до европейцев и независимо от них. Европейцы первыми додумались, что в этом всем есть что-то неправильное. Рабство, например, было везде. И единственная цивилизация, где его признали злом и отменили – европейская.
Оглядываясь на историю России, я вижу много зла и греха – но я способен их там увидеть только потому, что я являюсь наследником тысячелетней цивилизации, восходящей к Крещению Руси, которая, в свою очередь, является частью более широкого христианского мира.
Попытка оценить этот мир и его историю негативно – абсурдна, потому что лишает нас самого стандарта, на основании которого мы могли бы производить оценку. На практике эта идеология неизбежно разрушительна – разрушительна для Запада и разрушительна для России, если мы ее импортируем.
Пафос покаяния за грехи прошлых столетий может выглядеть морально привлекательным, однако он подразумевает две ложные и опасные идеи – актуальность исторических обид и коллективную ответственность.
Актуальность исторических обид предполагает, что отношения между ныне живущими людьми должны определяться несправедливостями, совершенными задолго до того, как они появились на свет. Потомки обидчиков должны потомкам обиженных морально, а иногда и вполне материально – деньгами. А из этого следует, что статус «потомка обиженных» становится выгодным – и чем ужаснее обиды, нанесенные предкам, тем на большую моральную или материальную компенсацию могут рассчитывать потомки. Это поощряет к подогреванию исторических обид – как подлинных, так и не вполне – и к подаче их в максимально эффектном виде. Людям объясняют, что они и не знали, и не интересовались, а вот их соседи, оказывается, еще при царе Горохе совершили против них великие злодеяния – за которые сейчас надо требовать покаяний и компенсаций.
Коллективная ответственность предполагает, что большинство (без различения лиц) виновато перед меньшинством и должно ему (опять же, без различения лиц). Оба этих принципа не только не помогают устроению мира между людьми, но и прямо его разрушают.
Представьте себе две этнические группы, у которых в прошлом было всякое – и вражда, и несправедливость, но которые сейчас как-то притерлись и даже отчасти смешались. Представьте себе, что к этим людям приходят попечители о правах меньшинств и говорят: «Послушайте, вот вы и внимания не обращаете, а ведь вы принадлежите к угнетенному меньшинству. Ваши соседи, принадлежащие к большинству, вам должны и перед вами виноваты. Сейчас мы вам подробно расскажем, какие именно тяжкие обиды их предки нанесли вашим предкам и как они сейчас не отдают вам законного».
Такого рода борьба за права меньшинств является просто отзеркаливанием расизма, который использует те же принципы – для расиста исторические обиды тоже всегда актуальны, а «враги» несут коллективную ответственность за действия выходцев из их среды. Поэтому сама идея «белой», или в нашем случае «русской» вины разрушительна и пагубна для всех.
Иногда говорят о том, что раз для нас актуальны достижения нашей истории, для нас должны быть также актуальны и ее преступления. Это неверно – потому что история не является простым нагромождением фактов; мы неизбежно выбираем их и оцениваем, и включаем в какую-то общую картину.
И мы строим эту картину исходя из того, чего мы хотим для нашей страны здесь и сейчас. А мы хотим ей мира, уверенности в себе и процветания.